Категории

Search

Tags

Даниэль Руфайзен, переводчик: история одного обращения

16-03-2010

  • Категория:


В 2006 году на книжных прилавках России появился роман Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн - переводчик». По словам самой писательницы, прототипом для произведения послужил Освальд Руфайзен. Хотя можно спорить о сходстве характеров и судеб героя Улицкой и его прообраза, безусловно, личность человека, вдохновившего писательницу, не может не вызывать интерес. Особенно если учесть, что речь идет о ХХ веке, через который черной тенью проходит нацизм с его идеологией и массовыми убийствами во имя расовой чистоты, перевернувший все понятия об общечеловеческих ценностях. Но человеческая совесть все же одержала верх, победив во многих людях, которые приняли на себя постоянный риск, пойдя по пути Божественной истины о человеке и о человеческой свободе.

Именно по этому пути пошел Освальд Руфайзен. Он родился в польском городе Задзял, обладал необычайной способностью к языкам и в совершенстве владел немецким - так, что его принимали за немца. Свой талант Освальд проявил еще на школьной скамье, намного превзойдя сверстников по способностям, хотя в ту эпоху даже зажиточным еврем, в состоянии оплатить обучение, не так легко было получить доступ к образованию. Одно время Освальд увлекался левым молодежным движением «Акива»: в те времена оно еще не имело социалистической окраски, а ссылалось на опыт кибуцев и впоследствии - на Либеральную партию.

В 1939 году, когда немцы вторглись в Польшу, Освальду было 17 лет. У него, как и у его брата, было немного шансов: бежать на юг нельзя, поскольку все границы уже заняты, и братья отправились в Вильнюс. Литва тогда переживала недолгий период политической независимости -- недолгий, потому что вскоре на нее нахлынули две волны: вначале советская, затем нацистская.

В то время Вильнюс был местом встречи для сотен молодых сионистов, стремившихся в Европу. Жизнь для них означала выживание на простейшем уровне: пища, первая попавшаяся работа, крыша над головой. Одни и те же страхи, одни и те же переживания повседневной нестабильности и неизменный вопрос: «Доживу ли до завтра?».

Советская власть предоставила лишь ограниченное число виз, и Освальд стал уговаривать младшего брата уехать в Палестину, в то время как сам он решил остаться в смертельной ловушке. Нацисты, оккупировавшие Литву в 1941 году, заставляли его рубить дрова в замерзшем загородном лесу. Вежливого и добродушного юношу небольшого роста и хрупкого телосложения рискнул взять на поруки один крестьянин. Освальд казался настоящим немцем - он говорил по-немецки без акцента, был блондином с голубыми глазами. Почувствовав себя в относительной безопасности, он сразу же поспешил на помощь своим собратьям-евреям: бежал из Литвы в Белоруссию, в городской поселок Мир с пятьюдесятью тысячами жителей, расположенный недалеко от русской границы. В поселке проживало большое число евреев, которые после жестокого массового убийства, стоившего жизни полутора тысячам человек, были изгнаны в своего рода гетто во дворец-крепость польского шляхтича Мирского.

По пути в Мир молодой Руфайзен нашел немецкие документы в свертке, брошенном на краю дороги. Благодаря этой находке юноше удалось поступить на службу в полицию и использовать свое положение для спасения многих. После периода обучения он сразу же пошел вверх по служебной лестнице, чему способствовало его отличное знание местного языка: осенью 1942 года он стал Обершарфюрером СС.

Крепкие нервы и готовность к активным действиям как нельзя кстати подходили для работы в немецкой военной полиции, глава которой Серафимович был грозой для всего местного населения, в первую очередь для евреев. Как переводчик, Освальд всегда находился рядом с ним, в постоянном страхе, что малейшая оплошность может его разоблачить.

Молодой сионист в фашистской форме: именно таким его видели другие сионисты, избежавшие убийства в Вильнюсе. Один из беженцев, Берл Резник, однажды оказался в конторе у Освальда, который спросил его, почему он не приветствовал его словом «Шалом». Берл буквально задрожал, думая о ловушке, и вздохнул с облегчением, когда Руфайзен открыл ему свое происхождение.

Двойная игра держала Освальда в постоянном напряжении. Однажды он украл из генштаба полиции оружие и передал его друзьям в гетто. На краю пропасти он оказался после разговора между своим начальством и СС: нацисты назначили дату разгрома гетто в Мире. Тысячью уловок и хитростей, с сердцем, готовым вырваться из груди, Освальд предупредил друзей и, чтобы дать им время спастись, увел немецкую полицию на север на поиск русских партизанов. Как минимум триста евреев смогли бежать из гетто и скрыться в южных лесах.

Неожиданное исчезновение евреев из гетто вызвало подозрение у полиции, и Освальда повели на допрос. После допроса офицером СС Освальд оказался на волосок от разоблачения, и, когда офицер вышел, недолго думая, он взял ружье и через окно убежал в поля. Погоня настигла его, прозвучал выстрел, но Освальду все же удалось скрыться и добраться до монашеской обители, где его и спрятали сестры. Спасение многочисленных евреев, таким образом, стоило ему немецкой формы, которую теперь сменило монашеское платье, к тому же женское.

Месяц спустя, после того как один партизан, получивший от Освальда пару сапог, был найден мертвым и с изуродованным лицом, пронесся слух о его смерти, и преследованиям подошел конец. Отважные монахини скрывали Руфайзена в сарае, который находился рядом со двором полицейского отделения, где до этого «служил» Освальд.

Прибежав в монастырь, он был настолько изнурен, что проспал больше суток. Проснувшись, обнаружил возле себя журнал, в котором рассказывалось о чудесах, произошедших в Лурде по ходатайству Пресвятой Богородицы. Освальда заинтересовала эта информация, и он попросил сестер рассказать поподробней. Потом попросил Новый Завет и внимательно его изучил, сравнивая с еврейскими книгами, которые также нашел в сарае. Вот как сам Руфайзен вспоминает тот период: «У меня появилось множество вопросов. Я спрашивал себя, почему такие ужасные вещи случились с моим народом. Я чувствовал себя истинным евреем, отождествляя себя с тяжкими бедами моего народа. Я ощущал себя сионистом. Я хотел добраться до Палестины, в свою страну... И с таким вот менталитетом я приблизился к Новому Завету - книге, описывающей события моего отечества, земли, к которой я стремился. Все это, вероятно, сформировало своего рода психологический мост между мною и Новым Заветом. Может показаться странным, но я, имея диплом польской школы, никогда не читал Нового Завета. Никто никогда у меня о нем не спрашивал, а о Церкви я знал только негативные вещи. Я был полон предубеждения против Церкви. И в совершенном одиночестве монастыря я сотворил себе некий искусственный мир, в котором как будто не прошло двух тысяч лет. В этом выдуманном мире я сопоставлял себя с Иисусом из Назарета. Не понимая Его, нельзя понять и моей борьбы за права еврейского народа: именно в таких терминах я мыслил об Иисусе из Назарета. История Иисуса не совпадает с историей Церкви, история Иисуса - это фрагмент еврейской истории. Вот так я и представлял себе обмен идеями между Иисусом и некоторыми евреями, разными типами евреев. Вскоре я стал все лучше понимать позицию, принятую Иисусом. Я соглашался с подходом Иисуса к Иудаизму... Его проповеди оставляли во мне глубокий след. И в ходе этого процесса я как бы пренебрег тем, что впоследствии произошло между евреями и христианами. В то же время, мне нужен был наставник, человек, который бы указал мне путь, сильный вождь... И вот, я дошел до того эпизода, когда Иисус умирает на Кресте и затем воскресает. Внезапно, сам не знаю как, я отождествил Его страдание и воскресение со страданием моего народа и с надеждой на его воскресение. Я подумал: раз праведник умирает, и не за грехи, а в силу обстоятельств, то это должен быть Бог, потому что Бог возвращает к жизни. И если есть справедливость для Христа - воскресение, -- то должна быть и какая-то справедливость для моего народа. Я был отрезан от своего еврейства примерно год. Я был отделен от всего еврейского и чувствовал, что для еврея в этой Церкви место забронировано, я в этом не сомневался и считал, что, быть может, я должен иметь какую-то особую функцию в этой Церкви - наверное, улучшить, упрочить отношения между евреями и христианами. В конце концов, мой путь к христианству не был бегством от еврейства. Напротив, это был путь к ответам на мой еврейский вопрос. И когда я понял, что стою перед решением - принимать или нет католичество, -- во мне разразилась психологическая борьба. Мне были свойственны все предубеждения против евреев, принявших христианство. Осознавая это, я боялся, что мой народ, евреи, меня отвергнет. Но на самом деле этого не произошло. Во всяком случае, психологическая борьба продолжалась два дня. На протяжении этого времени я пролил много слез, испрашивая у Бога света... моя борьба не была интеллектуальной - умом я принимал Иисуса. Вся проблема заключалась в моих будущих отношениях с еврейским народом, с моим братом, с родителями. Если они еще были живы...Мне предстояло внести еврейские еэлементы в Новый Завет, сам я и мне подобные были как раз такими элементами. Да, есть немало людей, как я, христиан, считающих себя евреями».

Когда мать-настоятельница пришла навестить Освальда, разговор между ними был краток и откровенен: он попросил о Крещении в тот же самый день, добавив: «Сегодня - день рождения моего отца. Я хочу показать, что существует преемственность, что я не отвергаю еврейство, но принимаю его в его особом виде».

«Но ты же ничего не знаешь о христианстве», справедливо возразила монахиня. Освальд ответил: «Я верую, что Иисус - Мессия. Умоляю, покрестите меня сегодня».

В тот же вечер одна из сестер окрестила его. «С тех пор, -- рассказывает Освальд Руфайзен, -- еврейство и христианство всегда были центром моего бытия». А ведь со времени побега прошло всего три недели.

Зимой 1944-го Освальд был вынужден временно покинуть свое укрытие, так как расследование полиции было близко к развязке. Когда он спросил у одного партизана о евреях из Мира, тот привел его к командиру отряда, которому вся история показалась неправдоподобной. Его сочли шпионом, но один их тех, кому Освальд когда-то помог, встал на его защиту. Впрочем, свои слова он должен был подтвердить поступком: ему велели отправиться вместе с отрядом на операцию по взрыву эшелона немецких солдат.

Обстановка в поселке под властью нацистов становилась все более гнетущей. В конце концов даже монахини ордена Воскресения, мужественно помогавшие жителям и в особенности евреям, были вынуждены покинуть обитель. Тогда Освальду ничего не оставалось, как уже окончательно бежать в леса. Он снова стал переводчиком, на этот раз между партизанами и немецкими военнопленными. Когда Красная Армия продвинулась на Запад, Освальд без труда идентифицировал сотрудников нацистов, и свое свидетельство он повторил в 1982 году.

В Польше, где полыхала война, Освальд шаг за шагом отыскивал временные убежища, брал любую работу. Многие люди помогали ему; работодатели часто подозревали, но молчали, беря на себя большой риск. Освальду ничего не было известно об участи родителей, и он надеялся, что хотя бы младшему брату удалось спастись в Израиле.

Поселок Мир был освобожден Красной Армией в июне 1944 года. Освальд добрался до поселка, но потом его следы затерялись: он исчез, как будто никогда не существовал. И появился снова, с новым именем: отец Даниэль-Мария Святейшего Сердца Иисусова, кармелит, рукоположенный в священный сан 29 июня 1952 года.

В 1956 году сбылась его заветная мечта - настоятели отправили его в Израиль, где он нашел своего брата, жившего в мошаве, а также старых друзей из «Акивы» и выживших после геноцида в поселке Мир. Священник-еврей подал заявку на признание его евреем в силу Закона о возвращении, одобренного Кнессетом в 1950 году, но ему было отказано. Руфайзен обратился в Верховный суд Израиля и должен был отстаивать свое право перед раввинами и судом. Было выдвинуто два судебных решения: согласно первому, он был Освальдом Руфайзеном, родившимся от евреев и связанным неразрывными узами с израильским народом, независимо от своего решения принять христианство; согласно второму, он не мог быть одновременно католическим священником и евреем.

Брат Даниэль проиграл в суде в 1962 году: любой иудей, обратившийся в другую религию, теряет преимущественный доступ к гражданству Израиля. Позже отец Руфайзен, насельник кармелитского монастыря в Хайфе, все же его получил путем натурализации.

Источник: Радио "Ватикан"

При цитировании или использовании любых материалов гиперссылка на www.christusimperat.org/ru обязательна